Главный замысел жизни
Книга Солженицына «Август Четырнадцатого» остается единственным литературным произведением о Первой мировой войне, основанным на фактах.
Наталья Солженицына – вдова и ближайшая помощница писателя Александра Солженицына. Сегодня Наталья Дмитриевна – президент Русского общественного фонда Солженицына, редактор-составитель начавшего выходить в 2007 году тридцатитомного собрания сочинений писателя-диссидента.
Первый узел
– Наталья Дмитриевна, в этом году отмечается столетие со дня начала Первой мировой войны. Новое издание романа Александра Солженицына «Август Четырнадцатого» приурочено к этой памятной дате?
– Да. Книга «Август Четырнадцатого» остается единственным серьезным литературным произведением о Первой мировой войне, основанным на фактах. О Первой мировой войне написано очень мало. О гражданской войне, о Второй мировой – океаны.
– Это было любимое произведение Солженицына?
– Это был главный замысел его жизни. Александр Исаевич от него никогда не отступал. В истории литературы не такой частый случай: через всю жизнь человек пронес замысел и сумел его осуществить.
Книга эта заслуживает разговора. «Август Четырнадцатого» – первый Узел из четырех эпопей о русской революции. Книга о том, почему у нас в России происходят революции – Февральская, Октябрьская. Конфликт власти и общества преследует Россию много веков. Эта книга очень конкретная. Книга человека, получившего математическое образование, который по складу характера был исключительно добросовестным исследователем. В книге нет ни одного исторического факта, который не был бы перепроверен автором по двум независимым источникам. Возможны споры о сочетании документальных и художественных компонентов книги, но фактическая сторона безупречна.
– Эта книга – грандиозный зачин романа-эпопеи «Красное Колесо». Вся эпопея была задумана во второй половине 30-х годов, когда Солженицын был студентом?
– Да. Это удивительно: книга была задумана 18-летним мальчиком, недавно окончившим школу. Он жил и учился в Ростове-на-Дону – и в школе, и в университете. И Ростов-на-Дону, и недалекий от этих мест Новочеркасск, еще ощущали себя центрами гражданской войны. Все люди вокруг помнили довоенную Россию. Перед юношей с самого детства стоял вопрос: «Как это случилось? Почему это случилось?» В 1937 году, когда он был студентом второго курса, занимался в ростовской областной читальне на Казанской улице, собирал материалы по Самсоновской катастрофе, готовил обзор мировой войны. Понял, что книгу о революции надо начинать с Первой мировой войны. Жизнь вносила свои коррективы: война, в 1945 году, в самом конце войны – арест. В работе над романом наступил перерыв. Спустя десятилетия появились название «Красное колесо», принцип Узлов, то есть сплошного густого изложения событий в сжатые отрезки времени...
Летописец народного горя
– На войне он собирал рассказы, воспоминания людей о годах революции, гражданской войны. На фронте их записывал, потом, в лагере, все держал в памяти. Александр Исаевич чувствовал, что есть темы, на которые он, после накопленного в тюрьмах и лагерях опыта, должен писать. Волей-неволей Солженицын стал летописцем народного горя, понял, что не имеет права держать эти сведения под спудом. Так родился «Архипелаг ГУЛАГ». Личный опыт привел к тому, что появился «Раковый корпус». Это все стояло на пути «Красного колеса».
– «Август Четырнадцатого» вышел в свет до вашего отъезда из России?
– Нас выслали в 1974 году. «Август» появился в Париже, в издательстве YMCA-press, когда мы еще жили в России, в 71-м. Тогда в книге не было Столыпинской части. В Калифорнии, в Гуверовском институте, Солженицын нашел потрясающие документы о Столыпине, дополнил книгу почти таким же объемом. Книга получилась органичной, хотя написана в два приема.
– В чем обвиняли Солженицына в годы войны?
– Об этом Солженицын сам много говорил. На фронте Александр Исаевич переписывался с другом «Кокой» (Николай Виткевич). Обменивались увиденным, критиковали то, как ведется война. Они были молодыми офицерами, которые нередко командовали пожилыми солдатами. Им казалось, что многие операции могли проводиться с меньшими жертвами. Сначала переписывались очень аккуратно. Потом произошел почти смешной случай, они потеряли всякую осторожность. У Солженицына в подразделении молодой офицер получил письмо от девушки из военной цензуры. Девушка написала, что вынула из конверта с письмом его фотографию, хочет познакомиться. Боев не было, он отпросился и поехал на свидание. Вернулся, говорит: «Ребята, это смех. Сидят девчонки, обсуждают фотографии, кто кому нравится. Читают только открытки, длинные письма не смотрят». Решили, что военная цензура – несерьезная. В письмах Ленина называли уменьшительным «Вовка», а Сталина – кличкой «Пахан». Целый год их переписка ложилась на стол НКВД. Обоих арестовали. Солженицын был осужден на восемь лет по 58-й статье, пункты 10 и 11, плюс вечная ссылка. Восемь лет прошло в тюрьмах и лагерях, потом три года он был в казахстанской ссылке. В апреле 1956 года ссылка была отменена, он вернулся в Россию.
– После вашего возвращения в Россию «Русский общественный фонд помощи преследуемым и их семьям», более известный как Фонд Солженицына, перенес свою деятельность в Москву?
– Я приехала в Москву в 92-м году, раньше чем наша семья. Искала место, куда въезжать. У нас был огромный архив. Все двадцать лет мы собирали свидетельства людей, которые пережили революцию. Привезли более семи сотен уникальных рукописей. Фонд надо было где-то разместить. О том, где будем жить, мы решили сами позаботиться. Для фонда просили вернуть нашу квартиру на Тверской, в Козицком переулке, где родились трое наших сыновей. Когда нас выслали, квартира стояла опечатанной. Затем в ней поселились дворники, три поколения татарской семьи. Свою квартиру мы отдали фонду.
– Вы приняли участие в Российском литературном собрании. Что-то удалось изменить в системе образования?
– Литературное собрание проходило в ноябре, а в декабре 2013-го президент дал распоряжение вернуть в школу сочинение. Отказ от сочинения, уменьшение часов на уроки литературы превращают наше население в неконкурентоспособное. В нынешнем мире выигрывает не те, у кого есть большие запасы нефти, а те, у кого население интеллектуально, культурно. Реформы, которые были сделаны с наилучшими намерениями, стали разрушительны. Выросло несколько поколений людей, которые не могут связно выразить свои мысли ни устно, ни письменно. Предстоит долгая работа.
Лирики и физики
– Вы много ездите по стране?
– Езжу я мало. Мой издатель может пожаловаться на меня: слишком медленно выходят тома полного собрания сочинений Солженицына. Пока на полке шестнадцать томов. У Солженицына очень много незаконченных произведений и колоссальная переписка огромного интереса. Скоро поеду в Петербург, где откроется выставка «Достоевский и Солженицын», для нее передала много экспонатов. Еду в Челябинск, в замечательную школу, которая приносит нашей стране победы на математических и физических мировых олимпиадах. Я училась на мехмате, а литературное объединение у нас было не хуже, чем на филфаке. Математики, физики часто бывают большими знатоками искусства, поэзии.
– В прошлом году в Московской консерватории проходили вечера, соединившие литературное слово Солженицына и музыку Шостаковича. В вашем доме часто звучала музыка?
– В консерватории звучали размышления-эссе Александра Исаевича под названием «Крохотки» и прелюдии Шостаковича. Александр Исаевич очень любил симфоническую музыку, часто слушал записи. Возможностей ходить на концерты было не так много. Его любимые композиторы – немцы, австрийцы. Очень любил Баха, Шуберта, Моцарта. Солженицын считал, что его прозе наиболее близка музыка Бетховена. Один из наших сыновей стал музыкантом – неизвестно в кого.
Длинные завтраки
– Как вы учили сыновей любить Россию?
– Мы никогда не говорили: «Вы должны любить Россию». Они выросли в любви, в ощущении, что принадлежат России. Мальчики видели, что для взрослых – Александра Исаевича, меня и моей матери – любая новость из России важнее всего. В обычные дни, когда дети ходили в школу, у нас были короткие завтраки, а по субботам – длинные. Разговаривали, дети могли спрашивать обо всем. Мы выпускали ежегодный альманах «Солженицынские тетради». Печатали переписку с Лидией Корнеевной Чуковской. Она плохо видела, писала толстым фломастером. Я усаживала Ермолая, тогда одиннадцатилетнего, за перепечатку этих писем. Это были и уроки русского языка. Когда нас выслали, Степану было шесть месяцев, несла его в корзине. Возвращались, подлетали на самолете к Москве, он волновался, спрашивал: «А вдруг я ее не полюблю?» Сыновья полюбили Россию не в результате лекций. Они видели, что мы живем Россией, отец любил Россию больше жизни.
Наталья Солженицына – вдова и ближайшая помощница писателя Александра Солженицына. Сегодня Наталья Дмитриевна – президент Русского общественного фонда Солженицына, редактор-составитель начавшего выходить в 2007 году тридцатитомного собрания сочинений писателя-диссидента.
Первый узел
– Наталья Дмитриевна, в этом году отмечается столетие со дня начала Первой мировой войны. Новое издание романа Александра Солженицына «Август Четырнадцатого» приурочено к этой памятной дате?
– Да. Книга «Август Четырнадцатого» остается единственным серьезным литературным произведением о Первой мировой войне, основанным на фактах. О Первой мировой войне написано очень мало. О гражданской войне, о Второй мировой – океаны.
– Это было любимое произведение Солженицына?
– Это был главный замысел его жизни. Александр Исаевич от него никогда не отступал. В истории литературы не такой частый случай: через всю жизнь человек пронес замысел и сумел его осуществить.
Книга эта заслуживает разговора. «Август Четырнадцатого» – первый Узел из четырех эпопей о русской революции. Книга о том, почему у нас в России происходят революции – Февральская, Октябрьская. Конфликт власти и общества преследует Россию много веков. Эта книга очень конкретная. Книга человека, получившего математическое образование, который по складу характера был исключительно добросовестным исследователем. В книге нет ни одного исторического факта, который не был бы перепроверен автором по двум независимым источникам. Возможны споры о сочетании документальных и художественных компонентов книги, но фактическая сторона безупречна.
– Эта книга – грандиозный зачин романа-эпопеи «Красное Колесо». Вся эпопея была задумана во второй половине 30-х годов, когда Солженицын был студентом?
– Да. Это удивительно: книга была задумана 18-летним мальчиком, недавно окончившим школу. Он жил и учился в Ростове-на-Дону – и в школе, и в университете. И Ростов-на-Дону, и недалекий от этих мест Новочеркасск, еще ощущали себя центрами гражданской войны. Все люди вокруг помнили довоенную Россию. Перед юношей с самого детства стоял вопрос: «Как это случилось? Почему это случилось?» В 1937 году, когда он был студентом второго курса, занимался в ростовской областной читальне на Казанской улице, собирал материалы по Самсоновской катастрофе, готовил обзор мировой войны. Понял, что книгу о революции надо начинать с Первой мировой войны. Жизнь вносила свои коррективы: война, в 1945 году, в самом конце войны – арест. В работе над романом наступил перерыв. Спустя десятилетия появились название «Красное колесо», принцип Узлов, то есть сплошного густого изложения событий в сжатые отрезки времени...
Летописец народного горя
– На войне он собирал рассказы, воспоминания людей о годах революции, гражданской войны. На фронте их записывал, потом, в лагере, все держал в памяти. Александр Исаевич чувствовал, что есть темы, на которые он, после накопленного в тюрьмах и лагерях опыта, должен писать. Волей-неволей Солженицын стал летописцем народного горя, понял, что не имеет права держать эти сведения под спудом. Так родился «Архипелаг ГУЛАГ». Личный опыт привел к тому, что появился «Раковый корпус». Это все стояло на пути «Красного колеса».
– «Август Четырнадцатого» вышел в свет до вашего отъезда из России?
– Нас выслали в 1974 году. «Август» появился в Париже, в издательстве YMCA-press, когда мы еще жили в России, в 71-м. Тогда в книге не было Столыпинской части. В Калифорнии, в Гуверовском институте, Солженицын нашел потрясающие документы о Столыпине, дополнил книгу почти таким же объемом. Книга получилась органичной, хотя написана в два приема.
– В чем обвиняли Солженицына в годы войны?
– Об этом Солженицын сам много говорил. На фронте Александр Исаевич переписывался с другом «Кокой» (Николай Виткевич). Обменивались увиденным, критиковали то, как ведется война. Они были молодыми офицерами, которые нередко командовали пожилыми солдатами. Им казалось, что многие операции могли проводиться с меньшими жертвами. Сначала переписывались очень аккуратно. Потом произошел почти смешной случай, они потеряли всякую осторожность. У Солженицына в подразделении молодой офицер получил письмо от девушки из военной цензуры. Девушка написала, что вынула из конверта с письмом его фотографию, хочет познакомиться. Боев не было, он отпросился и поехал на свидание. Вернулся, говорит: «Ребята, это смех. Сидят девчонки, обсуждают фотографии, кто кому нравится. Читают только открытки, длинные письма не смотрят». Решили, что военная цензура – несерьезная. В письмах Ленина называли уменьшительным «Вовка», а Сталина – кличкой «Пахан». Целый год их переписка ложилась на стол НКВД. Обоих арестовали. Солженицын был осужден на восемь лет по 58-й статье, пункты 10 и 11, плюс вечная ссылка. Восемь лет прошло в тюрьмах и лагерях, потом три года он был в казахстанской ссылке. В апреле 1956 года ссылка была отменена, он вернулся в Россию.
– После вашего возвращения в Россию «Русский общественный фонд помощи преследуемым и их семьям», более известный как Фонд Солженицына, перенес свою деятельность в Москву?
– Я приехала в Москву в 92-м году, раньше чем наша семья. Искала место, куда въезжать. У нас был огромный архив. Все двадцать лет мы собирали свидетельства людей, которые пережили революцию. Привезли более семи сотен уникальных рукописей. Фонд надо было где-то разместить. О том, где будем жить, мы решили сами позаботиться. Для фонда просили вернуть нашу квартиру на Тверской, в Козицком переулке, где родились трое наших сыновей. Когда нас выслали, квартира стояла опечатанной. Затем в ней поселились дворники, три поколения татарской семьи. Свою квартиру мы отдали фонду.
– Вы приняли участие в Российском литературном собрании. Что-то удалось изменить в системе образования?
– Литературное собрание проходило в ноябре, а в декабре 2013-го президент дал распоряжение вернуть в школу сочинение. Отказ от сочинения, уменьшение часов на уроки литературы превращают наше население в неконкурентоспособное. В нынешнем мире выигрывает не те, у кого есть большие запасы нефти, а те, у кого население интеллектуально, культурно. Реформы, которые были сделаны с наилучшими намерениями, стали разрушительны. Выросло несколько поколений людей, которые не могут связно выразить свои мысли ни устно, ни письменно. Предстоит долгая работа.
Лирики и физики
– Вы много ездите по стране?
– Езжу я мало. Мой издатель может пожаловаться на меня: слишком медленно выходят тома полного собрания сочинений Солженицына. Пока на полке шестнадцать томов. У Солженицына очень много незаконченных произведений и колоссальная переписка огромного интереса. Скоро поеду в Петербург, где откроется выставка «Достоевский и Солженицын», для нее передала много экспонатов. Еду в Челябинск, в замечательную школу, которая приносит нашей стране победы на математических и физических мировых олимпиадах. Я училась на мехмате, а литературное объединение у нас было не хуже, чем на филфаке. Математики, физики часто бывают большими знатоками искусства, поэзии.
– В прошлом году в Московской консерватории проходили вечера, соединившие литературное слово Солженицына и музыку Шостаковича. В вашем доме часто звучала музыка?
– В консерватории звучали размышления-эссе Александра Исаевича под названием «Крохотки» и прелюдии Шостаковича. Александр Исаевич очень любил симфоническую музыку, часто слушал записи. Возможностей ходить на концерты было не так много. Его любимые композиторы – немцы, австрийцы. Очень любил Баха, Шуберта, Моцарта. Солженицын считал, что его прозе наиболее близка музыка Бетховена. Один из наших сыновей стал музыкантом – неизвестно в кого.
Длинные завтраки
– Как вы учили сыновей любить Россию?
– Мы никогда не говорили: «Вы должны любить Россию». Они выросли в любви, в ощущении, что принадлежат России. Мальчики видели, что для взрослых – Александра Исаевича, меня и моей матери – любая новость из России важнее всего. В обычные дни, когда дети ходили в школу, у нас были короткие завтраки, а по субботам – длинные. Разговаривали, дети могли спрашивать обо всем. Мы выпускали ежегодный альманах «Солженицынские тетради». Печатали переписку с Лидией Корнеевной Чуковской. Она плохо видела, писала толстым фломастером. Я усаживала Ермолая, тогда одиннадцатилетнего, за перепечатку этих писем. Это были и уроки русского языка. Когда нас выслали, Степану было шесть месяцев, несла его в корзине. Возвращались, подлетали на самолете к Москве, он волновался, спрашивал: «А вдруг я ее не полюблю?» Сыновья полюбили Россию не в результате лекций. Они видели, что мы живем Россией, отец любил Россию больше жизни.
--
Ольга Шкабельникова